Я вошла в полутемную комнату, кабинет, где стоял письменный стол и горела всего-навсего одна настольная лампа. Она выплескивала небольшое озерцо света на стол передо мной, но скорее сгущала тьму в дальних углах комнаты. На несколько секунд мне показалось, что здесь никого нет, но потом я заметила, что в кресле у дальней стены, спиной ко мне, сидит человек, должно быть, тот самый el Hombre. Поскольку кресло было развернуто к стене, мне приходилось обращаться к его затылку.
— Оставь нас, Карла, — повелительно бросил он по-испански с сильным акцентом. Молодая женщина пожала плечами и вышла, закрыв за собой дверь. Каблучки ее процокали по холлу и затихли на лестнице, ведущей на второй этаж.
— Это вас называют el Hombre? — спросила я. Мы с Хильдой решили, что мне лучше притвориться, будто я не знаю его настоящего имени.
— Меня, — ответил он по-английски. — Зачем вы пришли?
— У меня есть кое-что, — с запинкой пробормотала я, — что я бы хотела продать, а в городе мне сказали, что вы можете это купить.
— Имя? — потребовал голос.
— Я бы предпочла не называть, — ответила я.
Раздался тихий смешок.
— Положите на стол, к свету, — велел он.
Я сунула человечка мочика в круг света от лампы.
Кресло со скрежетом развернулось, и я наконец получила возможность увидеть того, кого называли el Hombre. Строго говоря, я уже видела его. Как и можно было предсказать, учитывая, кто открыл дверь, я оказалась лицом к лицу с тем самым пожилым приятелем Карлы из отеля в Лиме. Я хорошо его запомнила. Весь вопрос — запомнил ли он меня?
Однако на его лице тоже не вспыхнуло ни искорки узнавания. Рука, на которой недоставало двух пальцев — теперь я видела, что они отрезаны, может, даже отрублены по самую ладонь, — протянулась к подвеске. В другой руке он держал лупу. Направив ее на вещицу, он склонился, пристально изучая человечка. С минуту мне только и оставалось, что любоваться лысиной у него на макушке.
— Очень славная вещица, — наконец произнес он. — Где вы ее взяли?
Мы с Хильдой прорепетировали все мои ответы.
— Неподалеку от Серро де лас Руинас, — сказала я.
— Вы живете на гасиенде Гаруа, верно? Вот уж не думал, что они уже нашли что-то интересное, хотя деревянная кровля звучит и впрямь многообещающе.
Я промолчала, хотя мне и сделалось весьма неуютно при мысли о том, как хорошо он осведомлен обо всем, что происходит на раскопках.
— Я сказала, что нашла это неподалеку от Серро де лас Руинас, но не на самом холме. А где именно, я говорить не хочу.
— Однако вы нашли подвеску не вчера, — отозвался он. — Ее уже частично отчистили и восстановили.
Мы с Хильдой втерли в человечка немного грязи, но, конечно, не могли за несколько часов воссоздать разрушительное действие многих веков.
— Ну разумеется, — пожала плечами я. — У нас же там есть лаборатория.
— Вы специалист по реставрации?
— Во всяком случае, знаю вполне достаточно, — едко отозвалась я. По счастью, владевшая мной нервозность вполне сходила за досаду и раздражение. — Так вы берете или нет?
Лафорет снова усмехнулся.
— А вы чувствительная особа! Не сомневаюсь, продаете эту безделушку лишь для того, чтобы помочь больному другу. — Он осклабился в гнусной ухмылке и немного помолчал, вероятно, поздравляя себя с отличным пониманием темных сторон человеческой природы. — Беру. Сколько?
Вот тут начиналась рискованная часть. Мы с Хильдой считали подвеску бесценной, — с академической точки зрения так оно и было. Но существовал еще и коммерческий подход, а вот в нем-то мы и не разбирались. Я не хотела показаться ни специалистом, ни полным профаном.
— Пара таких подвесок, как я слышала, может потянуть аж на сто тысяч долларов, — рассуждала Хильда. — Но одна стоит меньше половины этой суммы, если понимаете, о чем это я. Так что давайте предположим, она оценивается не в пятьдесят тысяч, а в двадцать пять. Просите десять.
— Десять тысяч долларов, — произнесла я.
— Вздор! — Он засмеялся. — Тысяча.
Мы еще немного поторговались и сошлись на двух тысячах. Ну и обдираловка! Мне было даже обидно за моего маленького мочика. Он стоил больше, гораздо больше!
— Наличными! — потребовала я.
— Разумеется.
Он открыл ящик и швырнул на стол две стопочки американских долларов. Но когда я потянулась к ним, его искалеченная рука намертво пригвоздила мою к столу.
— Вы ведь никак не связаны с полицией? — угрожающим шепотом осведомился он. — Потому что если связаны, я о вас позабочусь. Вы меня поняли?
— Ну конечно, не связана, — пролепетала я. — Я все понимаю.
Рука его сползла с моей руки и денег.
— Уходите через черный ход, — велел Лафорет, указывая направо.
На лестнице послышались шаги Карлы. Я сгребла деньги и бегом выскочила из комнаты в коридор, что вел к задней двери. По пути мне пришлось пройти через кухню и я воспользовалась случаем бегло оглядеть ее. Похоже, по прямому назначению ее не использовали, превратив в темную комнату для фотопечати. Окна были наглухо закрыты, рядом висели, сушась, несколько фотографий. Кое-какие из них изображали Карлу в весьма откровенных позах — из того рода снимков, что вы не решитесь доверить фотомастерской на углу. Извращенец, подумала я, выскальзывая через черный ход в маленький садик, благоухавший ароматами ночных цветов, а потом через калитку на улицу. Однако потом мне пришла в голову еще одна мысль касательно фотографических талантов Лафорета, более вписывающаяся в рамки моей теории о контрабанде древностей и того, как это происходит. Отойдя подальше от дома, я на минутку остановилась и глубоко вздохнула, стараясь успокоиться.