Воин мочика - Страница 32

Она же, напротив, изо всех сил старалась в чем-то его убедить. У меня сложилось впечатление, будто она хочет сделать ему какое-то предложение, но, плохо его зная, не может сориентироваться, с какой стороны подступиться. Сперва она доверчиво наклонилась к нему, на губах ее порхала прелестная улыбка. Затем, когда это не возымело эффекта, за улыбкой последовали обильные слезы и Карла поднесла к носу изящный шелковый платочек. Собеседник даже не дрогнул. Слезы сменились укорами и капризной гримаской. Затем, прибегнув к последнему средству, Карла повела плечиком, как бы невзначай позволив одной из лямочек соскользнуть. Мужчина чуть подался вперед и улыбнулся. Неприятная вышла улыбка — победоносная и предвкушающая.

На протяжении всего этого часа я маленькими глоточками попивала вино, усиленно притворяясь, будто кого-то жду — время от времени демонстративно косилась на часы и нетерпеливо хмурилась. Цена за бокал вина в этом отеле оказалась так высока, что я и не помышляла заказать второй, сколько бы эта парочка тут ни проторчала. Я медленно ела орешки из вазочки, твердо вознамерившись тянуть время и не тратить больше ни гроша. Что и говорить, пребывание в чужой стране с ограниченным запасом денег и без кредитной карточки — не тот опыт, который бы мне хотелось повторить.

Вскоре после сползшей с плеча лямочки стало ясно, что пора уходить. Спутник Карлы подписал счет, доказав тем самым, что ему по карману жить в этом отеле. Только тогда я заметила, что на правой руке у него, которой он придерживал счет, пока левой расписывался на нем, недостает мизинца и указательного пальца.

Иностранец и Карла вышли из бара вместе. Собственно, на том слежку можно было бы и прекратить — не требовалось семи пядей во лбу, чтобы догадаться, куда они идут. Но я все равно проводила их хотя бы до лифта. Проходя мимо их столика, я попыталась прочитать подпись на счете, пока официант не унес его, но в баре царил полумрак, а подпись была слишком неразборчива. Зато номер комнаты я разглядела совершенно четко: 1236. Когда парочка скрылась в лифте, я, дабы проверить граничащие с уверенностью подозрения, посмотрела на табло. Лифт остановился на двенадцатом этаже. Похоже, вдова Сервантеса сносила свое горе весьма мужественно.

Я вышла из отеля и огляделась, высматривая colectivo, чтобы вернуться к себе. И тут на глаза мне попался какой-то парень близ бокового выхода. Он поспешно нырнул в тень, но я готова была поклясться, что это брат Рамона, Жорж.

И что теперь? Вот главный вопрос. В импульсивном и необдуманном путешествии, на которое меня толкнуло желание выпутаться из ужасной ситуации, в которую я угодила, меня вели лишь две нити: имя Рамона Сервантеса, вдова которого утешалась с другим там, наверху, с человеком, которого я видела впервые в жизни и подозревать которого в причастности к моим злоключениям не имела ни малейшего основания, и драгоценная ушная подвеска — скорее всего, подлинная работа мочика. Можно было продолжать следовать за именем: подождать здесь и посмотреть, куда и с кем вдова Сервантеса отправится дальше, или отыскать Жоржа и пораспрашивать его о гибели брата. А можно было следовать за подвеской, работать на территории мочика и посмотреть, что удастся выяснить там.

Я выбрала второй путь. Как говорят, когда не знаешь, куда идти, любая дорога тебя куда-то да приведет. Лично я предпочитаю строчку, вышедшую из-под пера поэта Роберта Браунинга: «Всяк рано или поздно в Рим приходит». В данном случае Римом был маленький городок на севере Перу под названием Кампина-Вьеха.

Жрица

Палач ждет — в одной руке клинок «туми», другая еще пуста. С ним Жрица, волосы ее — змеи. Она держит золотую чашу, что скоро наполнится священной влагой, кровью жертвы.

Пока они ждут подле уаки, мы готовим Воину саван. Три полотнища облекут его. Золотой шлем с пышным плюмажем из перьев, золотые и серебряные пластины, золоченые колокольчики — они уже на местах.

Паланкин, что снесет его вниз, лежит сзади. Воин покоится на втором головном уборе, полумесяце, увенчанном перьями фламинго. В правую руку мы вложим ему золотой скипетр, символ его земной власти, в левую — серебряный, поменьше. Золотой слиток на правой длани его, серебряный — палевой.

На лицо ему мы наденем пять золотых масок, на ноги — серебряные сандалии. Три пары ушных подвесок будут сопровождать его: первая — священный белохвостый олень, вторая — золотой паук, третья — кошачья голова, что олицетворяет существо, способное пересекать грань между двумя мирами, грань, отмеченную двухголовым змеем — черту меж миром нынешним и миром предков.

Три нагрудника из раковин мы положили ему на грудь, тысячи бусин, кремовых и зеленых, розовых и белых, украсили такие же браслеты на запястьях.

Далее идет ожерелье из бусин в виде орешков — как всегда, золото справа, серебро слева, двойной союз солнца и луны, земли и моря. Потом второе ожерелье из золотых пауков и третье, из золотых и бирюзовых дисков.

А накроем Воина мы его знаменами, стягами, символами земной власти: груботканный хлопок, на который мы нашили золотые диски и его образ, образ бога-воителя. А сверху, надо всем этим — саван.

Подношения собраны, стражи, что пойдут вместе с ним, избраны среди нас.

Скоро, скоро на площади начнется великая церемония.

8

В то самое время, пока я гадала, по какому пути расследования пойти, участники этой кровопролитной трагедии уже собирались на отведенные им места на подмостках. Как будто всеми нами управляла чья-то незримая рука. Одних вело отчаяние, иных — алчность, третьих — страсть. Были средь нас и те, что еще блаженно не ведали той роли, кою другие, куда более коварные, избрали для них. Совсем как в современной нравоучительной истории в стиле «моралитэ»: Герой, Злодей, Искусительница, Ведьма, Колдун, Дурак. Со всех четырех сторон света мы сошлись в Кампина-Вьеха, чтобы сыграть отведенные нам роли.