Воин мочика - Страница 27

И что теперь делать? Он так и остался неудачником, этот Рамон, оставил ее с тремя детьми и без малейших видов на будущее. Конечно, остается еще Жорж, его брат. Можно выйти замуж за Жоржа. И чего этим достигнешь? Возможно, у этого побольше энергии, побольше честолюбия, но и он не лучшая пара ей. Неудачно вышло, что Рамон застал ее со своим братом, очень неудачно — хотя стоило ли из-за такой мелочи бежать за тридевять земель? С какой стати? Все было вполне невинно.

Папа был прав. Она создана для лучшей доли, чем эта лачуга, этот вечный запах стряпни снизу, едкий масляный дым, пропитывающий все кругом, и мебель, и волосы, и платья. Дети вечно вопят, а уличный шум проникает в щели в ставнях. Нет, ей надо бы жить в Мирафлоресе или Сан-Исидро, вдали от всего этого. Маленький домик с розами в палисаднике. Пожалуй, лучше всего — розовыми. Розовые розы, чистенький домик, белый, прохладный. Окна забраны изящными металлическими решетками, совсем как в красивых домах в Трухильо, в районе, где она росла. Няня для детей.

Итак, если не Жорж — то кто? Надо придумать выход, и поскорей. Сеньор Варгас, домовладелец, несмотря на всю свою страсть к ней, слишком уж скуп, чтобы позволить ей оставаться здесь, не платя по счету. Лучше не отпирать дверь. Она убила бы Рамона, ей-богу, убила бы, не будь он уже мертв! Забрать все их деньги — ее деньги, без нее он бы никогда ни о чем не договорился, — и как раз в тот момент, когда они потихоньку начали продвигаться вперед, когда появились надежды на большее. И улететь в Канаду! Как, спрашивается, ей оплачивать доставку тела? Бросить его там, и дело с концом. И траур носить она по нему не станет. Черное ей не к лицу. Она создана для красивых платьев. Папа же говорил.

Карла вздыхает. Остается только один выход. Придется идти к Человеку. Он ей не нравится: есть в нем что-то такое, что пугает ее. Но разве у нее есть выбор? В конце концов, он ведь перед ней в долгу, разве нет? Без ее уговоров Рамон ни за что не помог бы Человеку с той небольшой проблемкой. Да, вот и решение. Она пойдет к Человеку.

* * *

Должно быть, в Лиме иногда светит солнце. Но я его не видела. Примерно девять месяцев в году город тонет в серой пелене, что состоит из морского тумана, garua, и выбросов миллионов автомашин и фабрик. Эта серая едкая сырость жжет вам глаза, горло и легкие, просачивается в самую душу.

Кроме того, Лима, на мой взгляд, чересчур уж похожа на осажденный город. Каждое здание, каждую стоянку автомобилей охраняет по меньшей мере один сторож, иной раз вооруженный до зубов. Охранники при ресторанах стерегут машины обедающих гостей, при каждом мало-мальски зажиточном доме несет круглосуточную стражу свой цербер. Детей в школу и из школы водят тоже под охраной.

И, помяните мои слова, горожанам есть чего бояться. Например, международно-известных террористов из «Сэндеро луминосо» (Сверкающий путь), или другой организации, названной в честь инкского вождя «Тупаком Амару». Это они повинны в периодических взрывах, взятии заложников и прочих террористических актах. Но, пожалуй, еще опаснее террористов отчаявшиеся люди — миллионы безработных бедняков, стекающихся из деревень в город в поисках лучшей жизни. Однако здесь они попадают в еще худшие условия и ютятся в трущобах на окраинах города — без воды, канализации и электричества.

Вероятно, ради компенсации жители Лимы раскрасили свой город в самые поразительные цвета, цвета, навеки разгоняющие тоску и серость: охра, жженая умбра, кобальт, чистейший аквамарин, все оттенки мороженого — фисташковый, персиковый, ванильный и кофе с молоком.

Центральная площадь каждого города Перу, а значит, и Лимы, называется Пласа-де-Армас. В Лиме эта площадь — ярко-охряного цвета, на котором выделяется лишь серый камень губернаторского дворца да замысловатые резные рамы окон в выходящих на площадь домах. И, подобно любой Пласа-де-Армас, здесь кипит жизнь. Бродячие торговцы, выходцы из трущоб, продают в переулках напитки и сласти, менялы с калькуляторами и табличками пересчета валют ждут клиентов, хихикающие школьницы за умеренную плату взвешиваются на весах на углу, дворники, с головы до ног облаченные в ослепительно-оранжевые униформы, метут улицы, ритмично, хотя и судорожно, взмахивая метлами. Повсюду царит суета повседневной городской жизни.

Некогда центр площади украшала высокая статуя испанца Франсиско Писарро верхом на коне. Испания, чья жажда золота не была удовлетворена успешным завоеванием северной части Америки, послала Писарро поставить на колени могущественную империю инков — причуда истории, вознесшая его на почетное место на Пласа-де-Армас. Однако недаром говорят, sic transit gloria mundi. Хвост коня Писарро оказался обращен прямо на местный собор. Святая церковь не смогла оценить шутки, и Писарро с конем были сосланы на маленькую площадь за углом пласы. Теперь имя завоевателя носят жильцы одного из соседних домов, а хвостом коня Писарро любуются завсегдатаи одного из уличных кафе.

Как ни смешно, даже невероятно это звучит, но я пришла в это кафе на собеседование по приему на работу. У меня была назначена встреча с человеком по имени Стивен Нил, археологом и бывшим однокурсником Лукаса. Я уже разговаривала с ним по телефону. Голос у него оказался вполне приятный, а вот как сам он выглядит, я совершенно не представляла. Чтобы мы могли узнать друг друга, Нил сказал, что у него светлые волосы — точнее, то, что от них осталось, и борода. Я чуть было не ляпнула, что у меня волосы рыжеватые, но вовремя спохватилась.

— Я шатенка, — сказала я в трубку.